* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
23 ДостоевскШ, 24 творчества) автора, изображающего страдашя только одной общественной группы, но еще более неправы кри тики, нашедппе въ Д. успокоительное решение относительно превосходства Россш надъ Западомъ, смирения—надъ гордостью, русскаго всечеловъка— надъ сравнительно узкимъ нацдональнымъ типомъ иностранца. Все, что относится къ такимъ решениям*, укладывается въ Д.-публициста и оставляетъ въ сто рон* Д.-романиста,—прежде всего, че ловека коллизШ и нерешенностей. Для Д. вечная борьба въ человеке не за вершается миромъ. Можно сказать, что главное отличие Д. отъ другихъ вели ких* и малыхъ писателей и заклю чается въ невозможности такого при мирения даже въ перспективе. Две души Фауста, если не сливаются, то стремятся слиться у многих* большихъ и малых* писателей; этому слия ние мешают* временныя, внешшя об стоятельства; какая-то коллизия чуж дых* препон* стоить на пути вну тренней гармонии; но въ существе душевнаго состояния человека какъбудто нет* безусловнаго отрицашя гармоши: есть какой-то промежуточ ный слой, какой-то отдаленный гори зонте, где земля и небо могут* сой тись примиренными, где туманная даль стирает* контуры, растворяет* краски, покрывает* голубой дымкой земныя очерташя и придает* небу яркость земных* тонов*. Но для Д. гармония невозможна нигде, никогда, невозможна по самому свойству борю щихся сил*. Какъ слить воедино Со дом* и Мадонну? Какъ сделать зло добром*? Какъ поселить человека въ обществе и сделать его вполне сво бодным*? Со шальные реформаторы могутъ решать последшй вопросъ; мо ралисты и философы могутъ въ пер вых* двух* вопросахъ найти трудпыя, но не непреодолимый задачи. Для Д. возможна только борьба, только посто янное страдание раздираемаго проти воположными влечениями человека; и какъ только исчезает* борьба, так* начинается настоящий адъ. СвидригаЙловъ, один* изъ героевъ „Преступле ния и наказания", рисуеть себе веч ность не въ виде того ада, къ пред ставлению котораго мы привыкли, не въ виде физическихъ или моральных* страдашй, а именно въ форме исчез новения борьбы, исчезновения страдашя, отсутствия ЖИЗНИ. Представьте себе— будет* тамъ одна комнатка, этак* въ роде деревенской бани, закоптелая, а по всемъ углам* пауки, и вот* и вся вечность". Д. иногда дает* и р е ш е т е , но это не результат* поисков*, а заим ствование, делаемое романистом* у публициста. Страдающему и мятуще муся, безпокойному и не могущему умиротворить борения своих* страстей онъ говорит* то, что сказал* на пуш кинском* празднике: „смирись, гордый человек*, и прежде всего сломи свою гордость". Онъ заставляет* Раскольникова отказаться отъ своихъ помысловъ, примириться с* обществомъ, поклониться смирению; но это — не собственный выводъ Раскольннкова; здесь Д. вмешался, какъ deus ex machina старых* пьес*, необходимый для развязки запутанной интриги. Сми рившийся, переставший бороться и стра дать Раскольниковъ нам* незнаком* и непонятен*; его смирение—не смирение некрасовскаго Власа, который прежде „брал* съ родного, брал* съ убогаго, крал* у нищаго суму", а потом* уви дал* открывшийся ужас*, и „сила вся души великая въ дело Божие ушла". У Раскольннкова смирение должно уни чтожить великую душевную силу, по тому что недуг* его,—недуг* страш ной обиды, нанесенной человеку обще ствомъ, недугъ чувства, подкрепляе м а я головным* решением*,—не может* быть исправлен* только волевым* р е шением* принять веру смиренной Сони: того великая чувства, которое пере рождало бы человека, у него в * мо мент* смирения нет*. И н е т * ни у одного изъ героевъ Д., приходящих* къ умиротворенно и оставляющих* поле страданий и борьбы. Его Алеша Карамазов*—пока (въ вышедшей части романа) только confident, коллектор* чужих* секретов*, а не человек* гар моническая сочеташя противоречи вых* влечений души, не завершеше борьбы. И Зосима, учитель жизни, не гармония, а односторонность, не уми ротворение, а отсеишие одной половины существования. Иных* положительных* персонажей и не мог* создавать Д., fe