* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

АЛЕКСАНДР'!, I. 297 сказалъ: „Наполеонъ могъ даровать миръ Eeponi; это было въ его власти, но не било имъ исполнено! Тенерь очаровате исчезло! Мы увидимъ, что лучше внушать страхъ или любовь. (Napoleon pouvait donner la paix a l'Europe, il le pouvait et il ne l'a pas fait! Maintenant. le charme est rompu! Nous verrons ce qui reussira le mieux, de se faire craindre ou de se faire aimer). Въ Париже Государю представилось благодарное поприще для прим'Ёнешя на деле этяхъ великодушныхъ мыслей. .Подозвавъ въ себе геаерала Ермолова и указавъ незаметно на ехавшаго сь ними князя Шварценберга, Александръ сказалъ по русски: „по милости этого толстяка, не разъ у меня ворочалась подъ головою подушка", и затЬмъ, помолчавъ съ минуту, спросилъ: „ну что, Алексей Пет-ровичъ, теперь скажутъ въ Петербурге? Ведь право, было время, когда у насъ, величая Наполеона, меня считали за простячка".—„Не знаю, Государь", отвечалъ Ермоловъ, „могу сказать только, что слова, которыя удостоился я слышать отъ вашего величества, никогда еще не были сказаны монархомъ своему подданному". На-родъ толпился на улицахъ, и даже кровли домовъ были покрыты любопытными зрителями. Изъ оконъ были вывешены белыя скатерти. Женщины изъ оконъ и съ бал-коновъ махала белыми платками. Одинъ изъ новейшихъ французскихъ историковъ весьма метко определяетъ настроеше па-рижскаго населешя въ день 19-го (31-го) марта следующими словами: „On ne raisonnait pas. On respirait". Ласковый при-ветъ Императора и слова, имъ сказанный: „Je ne viens pas en ennemi- Je viens vous apporter ia paix", привели въ восторгъ иарижанъ. „Nous vous attendions depuis longtemps", сказалъ одинъ французъ, укпев-шш протискаться до самого Государя. „La faute en est a la bravoure de vos troupes si je ne suis pas venu plus tot", отвечалъ ему Александръ.—„Que l'Empereur Alexandre est beau—comme il salue gracieusement. II faut qu'il reste a Paris ou qu'il nous donne un souverain qui lui ressemble", говорили они другъ другу. Союзныя войска встречались радостными криками: „Vive Alexandre! Vivent les Russes! Vivent les allies!" IIo мере ярибли-жешя къ Елисейскимъ полямъ, энтуз1азмъ возрасталъ и началъ принимать демон- j стративяый правительству Наполеона ха-? рактеръ; появились белыя кокарды на : пшздахъ и раздавались восклицанья: „Vivent les Bourbons! A bas le tyrau". Bet эти манифестами не возбуждали, однако, въ вародё ни малейшаго сочувств!я къ чуждымъ ему Бурбонамъ; это движеше было чисто поверхностное. Французы, увидя белыя повязки на русскихъ мундирахъ, воображали, что Европа вооружилась мзъ ? за Бурбоновъ, и выставили въ свою оче-, редь цвета, которымъ они въ душе вовсе I не сочувствовали- Те«ъ не менее фран-цузшя демонстрации сопровождались темъ !зломъ, что внушили союзиикамъ ложное убеждение о силе ронлнстской партш. Въ этотъ день съ обеихъ сторонъ проявилось недоразумеше, которое вызвало по справедливому замеч&нш историка: „une nouvelle journee des dupes". Во время прохождения воЗскъ церемовхальнымъ м&ршехъ въ Елисейскнхъ ооляхъ, парижанки, желая удобнее видеть Императора Александра, просили офицеровъ свиты сажать ихъ къ себе на седла. Государь, заметивъ эти проделки, указалъ на нихъ съ улыбкою королю прусскому. Князь Шварценбергь сказалъ: „какъ бы не вышло изъ этого новое похищеше сабинянокъ". Во время смотра одинъ французъ подо-шелъ къ Данилевскому, находившемуся вблизи Императора Александра, и просмлъ предупредить Государя не останавливаться въ Гюальер1йскомъ дворце, потому что въ погребахъ его положенъ порогь, съ ваме-решемъ взорвать дворецъ. „Я сообщилъ это извеспе князю Волконскому °, пи-шегь Дааилевсшй, „который сказалъ, что Императоръ избралъ на первое время своего здЬсь пребывания домъ Талейрана". ¦ Въ это время Данилевсюй, воображение j котораго, по собственному признашю, было ? уже „воспалено" сообщешенъ о взрыве будто бы нриготовленномъ въ ТюильерШ-скомъ дворце, увиделъ одного человека, который вдругъ, среди толпы, подле са-маго Государя поднялъ ружье вверхъ. „Мгновенно я на него бросился и, почув-ствовавъ въ себе необыкновенную силу, вырвалъ у него ружье, схватилъ его sa воротъ и закричалъ жандармамъ, чтобы они его взяли. Ужасный шумъ нроизопюлъ въ народной толпе; онъ пьянъ, говорив французы, столько же изумленные вояв-лешемъ сего ружья, а Государь, передъ