Главная \ Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Социализм \ 301-350

* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
-319 АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70 — 80 ГГ. 320 Мать моя также была довольно интелли гентная и гуманная женщина. У нее была большая начитанность; особенно она люби.ла историческую литературу. Историю фран цузской революции она знала довольно под робно по первоисточникам, так как вполне владела французским языком. Не считая братьев, нас было три сестры— старшая Мария (она была на 8 лет старше меня), затем Наталья (на I V 2 ° Д старше меня) и я. Сестры меня очень любили и баловали. Наши прочные симпатии друг к .другу мы пронесли через всю жизнь, через все ее невзгоды. Друзьями детства были у меня также крестьянские девочки, с кото рыми родители не препятствовали мне во дить самую тесную компанию. С особенно теплым чувством я вспоминаю сейчас те перь уже умершую свою сверстницу Ольгу Эрастовну Шашкову. Из соседей, навещав ших наш дом, довольно живо я вспоминаю друга моего отца Павла Ивановича Якушкина (известного собирателя народных пе сен, о котором в своих стихах говорит Не красов). Он часто у нас бывал, так как имение его в деревне Сабуровой находи лось от нашего в семи верстах. Как живая встает у меня в памяти его фигура с чер ной бородой, в красной кумачевой рубахе и синих штанах. Иногда он приезжал со своею матерью; она была крестьянка и име ла очень доброе сердце. Это обстоятель ство, полагаю, сыграло главную роль, поче му у нее вырос такой славный сын. Сосе дей—помещиков крепостного закала отец очень недолюбливал и был с ними на хо лодной ноге. Когда мне сравнялось 12 лет (отец мой в этот год умер), меня определили в Орлов скую, б. Николаевскую гимназию. Сестра Наталья в это время была в 7-м классе, так как она уже 8-ми лет поступила в гимлазию. Старшая же Мария выбыла по болезни из гимназии и занималась с до машним учителем. Я не могу в своей био графии не упоминать о своих сестрах, так как моя революционная подготовка, точно так же, как и дальнейшая работа, тесно свя зана с их революционной деятельностью. Мое участие в кружках, когда я была гим назисткой, началось приблизительно в б-м или 7-м классе. В кружки меня постепенно втянули мои сестры, выехавшие потом в Петербург на фельдшерские курсы, когда я уже перешла в 8-Й класс гимназии. Организатором кружков учащейся моло дежи в Орле в те годы явился Петр Гри горьевич Зайчневский, старый народник, вернувшийся из ссылки. Он был личностью, производившей на нас обаятельное впеча тление. Как хорошему и увлекательному оратору ему удавалось концентрировать во круг себя наиболее чуткую молодежь, со общать ей элементарные социально-полити г а ческие и экономические знания и в конеч ном результате убеждать ее в необходи мости итти на революционную работу. Зайч невский был централист, признававший возможным и целесообразным только лишь организованное и хорошо подготовленное революционное выступление. В этом основ ном пункте он выступал с отповедью про тив лавристов и бакунистов, имевшихся тогда среди молодежи в Орле. Организация кружков была несложная. Это были просто небольшие собрания в более укромных квартирах (у самого Зайчневского, у моей сестры Марии и в квар тире моей матери, с которой я тогда жи ла)-самое большее человек 7—8. Они но сили более или менеерегулярный характер— один-два раза в неделю. На собраниях мы читали Спенсера,, Милля с примечаниями Чернышевского, Лассаля, Маркса, Лаврова, подробно изучали французскую революцию, Парижскую Коммуну. Зайчневский являлся у нас комментатором. Некоторые писали, а затем зачитывали рефераты по вопросам политической экономии. Приходится, ко нечно, сделать естественную оговорку, что Маркс нам давался очень туго. Рядом с Зайчневский, хотя и на втором месте по оказываемому влиянию, я вспоминаю про живавшего в то время в Орле литератора Оболенского. Когда я была в 8-м классе гимназии, обычная жизнь наша была нарушена одним событием, которое сильно подзарядило наше настроение. Я говорю о похоронах Махаева, участника „процесса 193". Осужденный Махаев, больной туберкулезом в последней степени, сидел в Петропавловской крепости. Благодаря хлопотам его сестры, находив шейся в дружеских отношениях с моею сестрой Марией, удалось получить разре шение повезти его на юг полечиться. Но было уже поздно—Махаев настолько осла бел, что в Орле выяснилось, что дальше его везти нет смысла. Он помещен был на квар тире моего зятя Ошанина (муж Марии), где дня через 2—3 умер. Похороны его состоялись на Троицком кладбище, куда гроб несли гимназистки — члены нашего кружка. Над свежей могилой Арцыбушев сказал речь, насыщенную довольно ярким революционным содержанием. Тут же об этой „истории" стало известно полиции и губернатору, который предложил директору гимназии уволить двух учениц, участво вавших на похоронах. Не знаю почему, но я тогда, хотя и подлежала увольнению, не была исключена (остальные дня через 3 были приняты в гимназию обратно), дело ограничилось строгим внушением, при чем наша классная дама предъявила мне требо вание, чтобы я положительно ни с кем из подруг не разговаривала. Я ответила на это отказом. „История" мало по малу улеглась,