ПЛАТОН (427 – 347 гг. до н.э.) афинский философ, ученик Сократа

Покажи мне свою немногословность, а многословие покажешь в другой раз.
"Горгий", 449с
Поступать несправедливо хуже, чем терпеть несправедливость.
"Горгий", 473а
Я слышал от одного мудрого человека, что теперь мы мертвы и что тело – наша могила.
"Горгий", 493a
[Единоличных правителей] власть толкает (...) на самые тяжкие и нечестивые проступки. (...) Худшие преступники выходят из числа сильных и могущественных.
"Горгий", 525d, 526a
Трудно (...) и потому особенно похвально – прожить всю жизнь справедливо, обладая полной свободою творить несправедливость.
"Горгий", 526а
Не казаться хорошим должно человеку, но быть хорошим.
"Горгий", 527b
Если первое благо – быть справедливым, то второе – становиться им, искупая вину наказанием.
"Горгий", 527b – 527с
Как поэты любят свои творения, а отцы – своих детей, так и разбогатевшие люди заботливо относятся к деньгам – не только в меру потребности, как другие люди, а так, словно это их произведение. Общаться с такими людьми трудно: ничто не вызывает их одобрения, кроме богатства.
"Государство", I, 330с
Самое великое наказание – это быть под властью человека худшего, чем ты, когда сам ты не согласился управлять.
"Государство", I, 347с
Мусическое [музыкальное] искусство (...) всего более проникает в глубь души и всего сильнее ее затрагивает.
"Государство", III, 401d
[В государствах] заключены два враждебных между собой государства: одно – бедняков, другое – богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств.
"Государство", IV, 422e – 423а
Не бывает потрясения в стилях музыки без потрясения важнейших политических законов.
"Государство", IV, 424с
В образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети – тоже, да и все их воспитание будет общим.
"Государство", VIII, 543а
Пока в государствах не будут царствовать философы, либо (...) нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, (...) до тех пор (...) государствам не избавиться от зол.
"Государство", V, 473е – d
... Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. (...) Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине (...). Разве ты думаешь, что (...) люди что-нибудь видят, (...) кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? (...) Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого.
"Государство", VII, 514 – 515а, 517b
Есть два рода нарушения зрения (...): либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты – в свет. То же самое происходит и с душой.
"Государство", VII, 518a
Не следует, чтобы к власти приходили те, кто прямо-таки в нее влюблен. А то с ними будут сражаться соперники в этой любви.
"Государство", VII, 521b
Тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.
"Государство", VIII, 564а
Когда появляется тиран, он вырастает (...) как ставленник народа.
"Государство", VIII, 565d
Первой его [тирана] задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе. (...) А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.
"Государство", VIII, 566е, 567а
Самое тяжелое и горькое рабство – рабство у рабов.
"Государство", VIII, 569с
Какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными; это-то и обнаруживается в сновидениях.
"Государство", IX, 572b
Нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически, и более благополучного, чем то, в котором правят цари.
"Государство", IX, 576е
Нельзя ценить человека больше, чем истину.
"Государство", X, 595с
[О поэзии, не приносящей пользу государству:] Мы выслали ее из нашего государства.
"Государство", X, 697b
Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщится к ней больше либо меньше. Это – вина избирающего, бог не виновен.
"Государство", X, 617е
Несправедливые люди при всей их ловкости действуют как те участники забега, которые в один конец бегут хорошо, а на дальнейшее их не хватает; сперва они бегут очень резво, а под конец делаются посмешищем и, не добившись венка, уходят с поникшей головой и повесив нос. Между тем подлинные бегуны достигают цели, получают награды и увенчиваются венками; не так ли большей частью случается и с людьми справедливыми?
"Государство", X, 613b – c
В жизни (...) всегда надо уметь выбирать средний путь, избегая крайностей; в этом – высшее счастье человека.
"Государство", X, 618е – 619а
Все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни и каждый – с самим собой.
"Законы", I, 626d
Победа над собой есть первая и наилучшая из побед. Быть же побежденным самим собой всего постыдней и хуже.
"Законы", I, 626е
Хороший законодатель (...) станет устанавливать законы, касающиеся войны, ради мира, а не законы, касающиеся мира, ради военных действий.
"Законы", I, 628d
Закон – владыка над правителями, а они – его рабы.
"Законы", IV, 715d
Любящий слеп по отношению к любимому.
"Законы", V, 731е
Одновременно быть и очень хорошим, и очень богатым невозможно.
"Законы", V, 743а
В серьезных делах надо быть серьезным, а в несерьезных – не надо.
"Законы", VII, 803с
Человек (...) это какая-то выдуманная игрушка бога (...). Этому-то и надо следовать (..). Надо жить играя.
"Законы", VII, 803c, 803d
Без смешного нельзя познать серьезного.
"Законы", VII, 86d
Как говорят каменщики, большие камни не ложатся хорошо без малых.
"Законы", X, 902е
Человека [совершившего преступление из-за страстей] правосудие постигнет не за совершенное деяние – ведь свершившееся никогда уже не сможет стать несвершившимся, – но ради того, чтобы в будущем он (...) возненавидел несправедливость, – а также чтобы возненавидели ее все те, кто видел суд над ним.
"Законы". XI, 934a – b
С ума сходят многие и по-разному.
"Законы", XI, 934d
Поэт – существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка. (...) Ради того бог и отнимает у них рассудок и делает своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог и через них подает свой голос.
"Ион", 534b, 534c – d
О, если бы (...) большинство способно было делать величайшее зло, с тем чтобы быть способным и на величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь оно не способно ни на то, ни на другое: оно не может сделать человека ни разумным, ни неразумным, а делает что попало.
"Критон", 44d
Воздавать злом за зло, как этого требует большинство, (...) несправедливо.
"Критон", 49с
Бесстрашное существо и существо мужественное – это не одно и то же. (...) Мужеству и разумной предусмотрительности причастны весьма немногие, дерзкая же отвага и бесстрашие, сопряженные с непредусмотрительностью, свойственны очень многим – и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.
"Лахет", 197b
Величайшая дружба существует между крайними противоположностями. (...) Ведь противоположное питает противоположное, тогда как подобное не получает ничего от подобного.
"Лисид", 215е, 216а
[Об отцах и матерях павших воинов:]
Надо (...) не причитать вместе с ними, ибо не надо ничего добавлять к их печали (...), а, наоборот, следует ее исцелять и смягчать, напоминая им, что (...) молили они богов не о том, чтобы дети их стали бессмертными, но о том, чтобы они были доблестными и славными.
"Менексен", 247d
Судьба – путь от неведомого к неведомому.
"Определения" (составлены,
по видимому, учениками Платона), 411b
Человек – существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями; единственное из существ, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях.
"Определения", 415b
Стыд – страх перед ожидаемым бесчестием.
"Определения", 416а
Воспитание есть усвоение хороших привычек.
"Определения", 416а
Любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом.
"Пир", 180b
Каждый из нас – это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину.
"Пир", 191d
По мнению большинства, боги прощают нарушение клятвы только влюбленному, поскольку, мол, любовная клятва – это не клятва.
"Пир", 183b
Любить – значит искать свою половину.
"Пир", 205е
Соитие мужчины и женщины есть (...) дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном.
"Пир", 206е
Рожденье – это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. (...) А значит, любовь – это стремление и к бессмертию.
"Пир", 206е, 207а
... Самое главное – исследование вопроса, хотя может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.
"Протагор", 333е
Трудно становиться хорошим, хотя это и возможно, но быть хорошим – невозможно.
"Протагор", 344е
Быть человеку хорошим, то есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый человек способен стать и дурным.
"Протагор", 345с
Мужественные бывают смелыми, но не все смелые мужественны.
"Протагор", 351а
Никто (...) не выберет большего [зла], если есть возможность выбрать меньшее.
"Протагор", 358а
Как раз философу свойственно испытывать (...) изумление. Оно и есть начало философии.
"Теэтет", 155d
Число составляет всю суть каждой вещи.
"Теэтет", 204d
[Время] – движущееся подобие вечности.
"Тимей", 37b
Время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно.
"Тимей", 38b
Поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения.
"Федон", 61b
Есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них, (...) ты будешь озадачен, (...) почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой.
"Федон", 62а
Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью.
"Федон", 64b
Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.
"Федон", 67е
Если иные (...) мужественно встречают смерть, то не из страха ли перед еще большим злом? (...) Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха.
"Федон", 68 d–e
[Знание – это своего рода припоминание. (...) Те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать.
"Федон", 73e, 76a
Нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе не возможно, принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем, точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь; если уже не удается переправиться на более устойчивом и надежном судне – на каком-нибудь божественном учении.
"Федон", 85d
Я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникнет разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме.
"Федон", 91а
Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломным.
"Федр", 240d
Кто (...) без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.
"Федр", 245а
Во влюбленном, словно в зеркале, он [любимый] видит самого себя.
"Федр", 255d
... Во всей трагедии и комедии жизни (...) страдание и удовольствие смешаны друг с другом.
"Филеб", 50b
Платон увидел одного человека за игрой и кости и стал его корить. "Это же мелочь", – ответил тот. "Но привычка не мелочь", – возразил Платон.
(Диоген Лаэртский, III, 38)
Однажды, когда к нему вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог этого сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: "Не будь я в гневе, я бы тебя выпорол!"
(Диоген Лаэртский. III, 38 – 39)
Платон, говорят, (...) сказал: "Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать".
(Диоген Лаэртский, V, 2)
[Кинику Диогену:]
Какую же ты обнаруживаешь спесь, притворяясь таким смиренным!
(Диоген Лаэртский, VI, 26)
Платон, умирая, восхвалял своего гения и свою судьбу за то, что, во-первых, родился человеком, во-вторых, эллином, а не варваром и не бессловесным животным, а также и за то, что жить ему пришлось во времена Сократа.
(Плутарх. "Гай Марий", 46)
Стараясь о счастье других, мы находим свое собственное.
В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и все что угодно, но только не себя самих.
Бог в нас самих.
Кто не совершает несправедливости – почтенен; но более чем вдвое достоин почета тот, кто и другим не позволяет совершать несправедливостей.
Крайняя несправедливость – казаться справедливым, не будучи таким.
Сократ – друг, но самый близкий друг – истина.
Хорошее начало – половина дела.
Никто не становится хорошим человеком случайно.
Разумный наказывает не потому, что был совершен проступок, а для того, чтобы он не совершался впредь.
Очень плох человек, ничего не знающий, да и не пытающийся что-нибудь узнать. Ведь в нем соединились два порока.
Невежественными бывают только те, которые решаются такими оставаться.
Круглое невежество – не самое большое зло: накопление плохо усвоенных знаний еще хуже.
Глупца можно узнать по двум приметам: он много говорит о вещах, для него бесполезных, и высказывается о том, про что его не спрашивают.
Ничто не является более тягостным для мудрого человека и ничто не доставляет ему большего беспокойства, чем необходимость тратить на пустяки и бесполезные вещи больше времени, чем они того заслуживают.
Основа всякой мудрости есть терпение.
Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?
Красиво сказанная речь о прекрасных деяниях остается в памяти слушающих, к чести и славе тех, кто эти дела совершил.
Недобросовестные ораторы стремятся представить плохое хорошим.
Кто в верности не клялся никогда, тот никогда ее и не нарушит.
В шутку, а не всерьез.
Речь истины проста.
Книга – немой учитель.
Человек, поглупевший от суеверия, есть презреннейший из людей.
Угождать во имя добродетели прекрасно в любых случаях.
Тесная дружба бывает у сходных меж собою людей.
Чтобы приобрести расположение друзей и приятелей при житейских сношениях с ними, следует оценивать их услуги, оказываемые нам, выше, чем это делают они сами; наоборот, наши одолжения друзьям надо считать меньшими, чем это полагают наши друзья и приятели.
Сколько рабов, столько врагов.
Любимое часто ослепляет любящего.
Относительно всякого брака пусть соблюдается одно предписание: каждый человек должен заключать брак, полезный для государства, а не только наиболее приятный для самого себя.
Не прибавляй огонь к огню.
Быть обманываемым самим собою – хуже всего, потому что в таком случае обманщик постоянно присутствует при обманываемом.
Для соразмеренности, красоты и здоровья требуется не только образование в области наук и искусства, но и занятия всю жизнь физическими упражнениями, гимнастикой.
Гимнастика есть целительная часть медицины.
Время уносит все; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу.
Изменчивей хамелеона.